| Этот рассказ прислала мне моя знакомая, Вероника… Мелодии Верийского квартала и любви Это было давно. В то время я училась на подготовительных курсах при Академии художеств Грузии. У нас был преподаватель, которого звали Коко-мас: уменьшительное от Акакий, а мас - масцавлебели, учитель по-грузински. Он был седой и очень импозантный. Многим ученицам он нравился. Наверное, и мне тоже, потому, что я решила показать ему плоды своего творчества.
Тогда я увлекалась графикой. Делала иллюстрации к литературным произведениям и еще рисовала странные картинки, выполненные тушью и акварелью, в которых фигурировали актеры пантомимы, слепые, марионетки, летающие и сидящие - например, на зонтиках мужчин и женщин. Вероятно, таким мне виделся окружающий мир. А возможно, это был мир моей еще незрелой души. И вот я решилась показать ему все это.
Он внимательно просмотрел мои работы. Потом взглянул на меня и сказал по-грузински, чтобы я пришла завтра к станции метро Марджанишвили, он хочет мне что-то показать. Я плохо понимала грузинский, но это поняла и попросила разрешения прийти с подругой. В то время я была пугливой, воспитанной в пуританском духе девушкой. Мне всю жизнь объясняли, что нельзя никуда ходить с взрослыми мужчинами. Он разрешил привести подругу.
На следующий день в назначенное время мы подошли к станции, где нас уже ждал Коко. Не теряя времени и ничего не объясняя, он повел нас куда-то узкими улочками. Шел он очень быстро, мы неслись за ним, едва поспевая и сгорая от любопытства. Наконец, мы буквально вбежали в маленький грузинский дворик, где прямо во дворе было развешено белье, тут же бегали сопливые дети, а толстая женщина в черном что-то варила на веранде.
В общем, картина обычной грузинской жизни - персонажи примерно такие, как на картинах Пиросмани или в фильме «Мелодии Верийского квартала». Мы поднялись по крутой лестнице и оказались в художественной мастерской Учителя. Раньше я никогда не бывала в мастерской настоящего художника, поэтому мое впечатление трудно передать словами.
Там пахло краской и разбавителем. Там валялись кисти, мастихины, проолифенные палитры. Там по стенам стояли незаконченные картины, а в центре - огромный мольберт. И там витал безумный, одурманивающий, такой желанный для меня, но недоступный дух творчества, таланта, духовности и всепроникающей красоты.
Стремительный Акакий не дал нам насладиться этими чудесными запахами и видами. Он усадил нас на продавленный диван. Поставил перед нами чашки с кофе, включил какую-то музыку и, выскочив в другую комнату, выволок две огромные картины. Он поставил их у стены напротив и подождал, пока мы насладимся их созерцанием.
Это были, действительно, необычные полотна. Они чуть напоминали творчество М. Шагала и Кандинского. Но было в них что-то неуловимо национальное, грузинское. Казалось, это не музыка играет, а сами картины поют на разные голоса. Не дав нам опомниться от потрясения, Коко вынес еще несколько картин, произнес немыслимую по фонетической сложности фразу на грузинском языке и побежал за следующими полотнами.
Благо, моя подруга была грузинкой и перевела мне его страстную речь.
Оказалось, Коко очень понравилась моя летящая графика и даже показалось, что она как-то перекликается с его полотнами, на которых у него тоже были изображены странные летающие люди, слепые лица, паяцы и клоуны. Он пригласил меня, чтобы я могла оценить наше с ним видение. Встреча прошла великолепно, и хотя мы мало говорили в силу моего плохого грузинского, слова были вовсе не нужны.
Нас объединяло что-то большее. Творчество, теплота красок, запах грунтовки, полифония грузинских песен. А когда мы стали прощаться, Коко тихо сказал на ломанном русском, что ждет меня завтра одну в это же время у него в мастерской. Ему нужно показать мне кое-что.
Я уже не боялась его и пришла на следующий день одна. Все повторилось - и кофе, и музыка, и запах красок, но только теперь он показал мне замечательные картины обнаженных женщин. Это были не фигуры, а настоящая музыка тела. А может быть, просто написаны они были рукой настоящего Мастера.
Поэтому удивлению моему не было границ, когда он предложил мне быть его моделью. Мне казалось, что я проигрываю рядом с его замечательными натурщицами. Я очень смутилась, но он был настоящим кавказским мужчиной и не принимал отказа.
После ласковых уговоров и с трудом понимаемых мною грузинских слов я и не заметила, как оказалась практически обнаженной на старом продавленном диване, который он застелил красивой красной драпировкой. Так началась моя карьера натурщицы у Акакия.
Длилось это недолго. Всего несколько сеансов. Рисовал он быстро и легко. Его кисть летала от палитры к картине, и я заворожено смотрела и мечтала стать когда-нибудь таким же мастером. Увы, этому не суждено было сбыться. А на последнем сеансе Коко неожиданно подошел ко мне и вдруг провел кистью по моей голой груди. На ней появился мазок ультрамаринового цвета.
Потом он наклонился и поцеловал меня так страстно, как, наверное, умеют целовать только талантливые грузинские художники. Запах краски был таким дурманящим, а его руки такими нежными, что я не могла даже шелохнуться и сопротивляться, он целовал меня и рисовал кистью цветы на моем теле: груди превратились в две ромашки с желтыми сосками посередине, на животе он нарисовал красную астру, на бедрах длинные гладиолусы, на лобке колокольчики.
Очнулись мы от этого наваждения полностью перемазанные краской, но очень счастливые - хорошо, что это была акварель. Нет, не подумайте, близости не было. Он был благородным мужчиной и понимал, что ответственность за мою невинность лежит на нём. Поэтому он оставил меня девушкой. Я бы даже сказала девушкой, с разбитым от влюблённости сердцем.
Естественно, продолжения не было. Больше мы не встречались и виделись очень редко. Как модель я его больше не интересовала, а как женщина я была ему не нужна. Но у меня в душе эта странная встреча оставила неизгладимый след. Такой романтической и короткой влюблённости у меня больше никогда не было. Хотя были другие…
|
