Всемирная Грузинская Ассоциация

Сегодня я весь день звонила ему в Тулу, никто не брал телефон. Наконец ближе к ночи поднял трубку – сам. Голос бодрый, спокойный, очень обрадовался. Жив мой друг, слава Богу.

Раз уж такой день, 9 Мая, захотела познакомить вас с ним. Дядя Миша Придонов, тбилисский армянин. С прошлого года живет у дочери Наташи в Туле. Стала искать его фотки – не нашла.Ну ладно. Пошла взяла дяди Мишину книжку – и вот через нее расскажу вам о нем.

Вот он, красавчик. Такой вот – седой, грустный и умный. Мужик на все времена. Когда я с ним познакомилась, ему было в районе 80. Сейчас, стало быть, под 90?
Уже не помню, как познакомились. Кто-то рассказал, что есть такой дядька, бывший узник Маутхаузена, фашистского концлагеря. Сидит, мол, на толкучке с художниками, продает книжки, иконы.
Я пошла, и мы понравились друг другу. Дяди Мишин пункт торговли находился около метро «Руставели», в самом центре – в какую редакцию ни идешь, пройдешь по «Земелю». И вот я часто навещала его, пробегая мимо. Про свой плен он рассказал как-то сразу, а потом мы просто болтали, шутили. Он обязательно вставал и церемонно целовал мне руку, а потом щеку. Однажды как-то под 9 Мая уговорила его сняться в телесюжете, который я снимала для «Интерньюса», и он говорил мне что-то в камеру, а потом махнул рукой и заплакал. И я тоже заплакала.
Потом однажды, снова на 9 Мая, я уговорила его поехать вместе в парк Ваке, где у нас в этот день собираются (собирались? Сегодня я не смогла вырваться. И как-то не очень хотелось. В общем, смалодушничала, если уж честно) ветераны. Он упирался, но потом уступил. И мы поехали, это было лет десять назад, и дядя Миша ходил там такой нахохленный, такой желчный, и я видела, что иногда его пробивает на слезу, но он крепится. Потом он встретил деда с похожей судьбой, тоже бывшего военнопленного, и они походили вместе. И я все время ощущала это поле отталкивания, как если магниты с одним знаком - как эти два деда даже после полувека, все равно не свои вон тем «титульным» ветеранам, чья судьба обошлась без плена.
Мне было понятно и очевидно это отчуждение, потому что дядя Миша много раз касался этой своей боли – почти такой же сильной, как та, что осталась после плена. Эта боль называлась словом «предатель» и некоторыми помягче, но из той же обоймы. Его жизнь была отравлена подозрениями. Десятилетия после Победы вызывали, устраивали проверки. Он никогда не ходил на встречи ветеранов, и его никто не звал. Никакие пионеры не отдавали ему салютов.
В самом начале войны, на которую он был отправлен недоучившимся а артиллерийском училище лейтенантом, где-то в белорусских болотах их бросили свои, и они были взяты в плен. А он был командиром, мальчишка-лейтенант. До самого конца войны он находился в Маутхаузене. Заставляли работать на износ, били, морозили, морили голодом. Освободили американцы в начале мая 1945. Про плен он написал вот эту книгу:

Слово «написал» тут имеет такой странно-буквальный смысл: это книга, в которой от руки написана каждая буква. Забыла сказать, что дядя Миша – художник по шрифтам, выучился после войны. И вот он от руки печатными буквами написал целую книгу. Потом переплел. Нарисовал обложку. Выдержал ее в стиле арестантской робы.

Это книга в единственном экземпляре. Правда, потом он сделал пару-тройку копий для друзей, в том числе и для меня: каждую страницу отксерил и потом переплел. Потом, позднее, друзья набрали ему текст на компьютере. Поговаривали, что кто-то даже намеревался издать. Жаль, забыла спросить об этом.
Важно: книжка вполне себе литература. Она не нуждается в снисходительности, с которой нередко читаются воспоминания. Это твердая, честная и жесткая проза. Более того, не без чувства юмора. Ироничная, автор трунит над собой.
Но я никогда не перечитываю ее. Прочитала только один раз, добросовестно и абсолютно искренне похвалила. Перечитывать не хочется. Она страшная.

Год назад у дяди Миши умерла жена, и дочь забрала его к себе в Тулу. Сегодня я названивала и тревожилась. Оказывается, что весь день их не было. Городские власти пригласили дядю Мишу на празднование, и он рассказал мне, как их, ветеранов, возили куда-то по городу на малой скорости на открытых каких-то машинах, что-то им показывали, оказывали почет. И я порадовалась. Я понадеялась, что, может быть, наконец-то он оказался со всеми вместе.

Пока искала дяди Мишины фотки, нашла одну из тех, которые сняла тогда, давно, когда вытащила его в парк Ваке. Вот такие там ходили фронтовички. Бог весть, живы ли еще эти милые женщины. Сам он в тот день сниматься отказался.